Первая школа в годы репрессий 1937-1938 годов

В музее первой школы, помимо экспонатов, хранятся летописи школы с 30-х годов ХХ века. Ниже приведенный рассказ из летописи школы №1 о репрессиях в Александровске на Сахалине, об учителях школы, попавших в жернова повального террора, я привожу дословно, сохранив орфографию и пунктуацию.

Наступил роковой 1937 год. На оче­редной сессии областного совета за за­щиту старых партийных кадров «Сахалинский Ежов» Дреков арестовал первого секретаря Сахалинского обкома ВКП(б) П.М.Ульянского, первого секретаря обко­ма ВЛКСМ И.В.Кукина и многих других партийных, советских и хозяйственных работников. В тресте «Сахалинуголь» взя­ли начальника маршейдерского бюро Ан­ненкова, геологов Шмидта, Яна Чеховича, В.М.Гуськова. В строительной конторе руководимой Баенковичем, кроме него арестовали прорабов Георгия Панова, Ев­гения Игнатовича, Бальзюкова, Зыкова и других. Арестовывали, как правило, глу­хой ночью и увозили в «черном воронке» людей чуть ли не из каждого дома.

В первой средней школе, где учились дети многих арестованных, исчезали лучшие учителя. А директор объявила: «Учителя такие то, оказались врагами на­рода». За тюремной решеткой оказались: учительница истории – Лидия Георгиевна Красовицкая, учительница английского языка – Прасковья Ивановна Сокольская, учительница Эмма Владимировна Новак, учительница математики Юлия Федоров­на Шумейко, учитель биологии и химии Сергей Алексеевич Зубанов, учительница Евдокия Осиповна Ольчук, учитель физи­ки Юрий Федорович Шумейко, учитель­ница Лидия Георгиевна Кузьмина, пионервожатая Лидия Заудальская (Манаева), учитель Пейкман и другие. В приказах за № 31 от 31 октября 1937 года, № 32 от 1 ноября 1937 года, № 33 от 13 ноября 1937 года, № 37 от 28 ноября 1937 года, № 1 за 1938 год и других всем гласила одна формулировка «Уволить с работы и вычеркнуть из списков работников шко­лы, как арестованных органами НКВД. Шумейко Юлию Федоровну «Выразить политическое недоверие, за связь с врагом народа Курносовым». За что и расстреля­ли 23 марта 1938 года в 43 км от Александровска. А ее брата Шумейко Михаила Фе­доровича расстреляли 30 мая 1938 года в 48 км от Александровска.

Волна массовых репрессий захлест­нула всю Сахалинскую область. Алек­сандровская тюрьма уже не вмещала заключенных, которых пытали самыми изощренными методами. Для размещения несчастных использовали свинарники в совхозе «Свиновод» в нескольких кило­метрах от Верхнего Армудана. Смертные приговоры выносила «тройка» областно­го управления НКВД. Когда накапливали людей для расстрела, их свозили в барак совхоза «Свиновод», в отделение смерт­ников. За бревенчатой стеной рядом был женский отсек, в котором оказалась и Лидия Георгиевна Красовицкая. Она со­гласилась выполнить просьбу Баенкевича передать его семье письмо написанное на носовом платке.

Семья Баенковича признательна Ли­дии Георгиевне. Это она, рискуя жизнью долгие месяцы хранила, а затем вынесла необычное письмо из тюремных застенков на волю. Ее освободили в период времен­ного «потепления» в связи со смещением с поста наркома НКВД Ежова. Переписка в те годы находилась под строгим контро­лем. Приходилось ждать надежного человека. И лишь через два года встретила такого и передала Игорю Банкевичу, что есть весточка от отца. Тот сразу выехал в Москву, где у сестры Красовицкой в на­дежном месте и было спрятано письмо. Взяв его, он выехал к тете в Ленинград, но началась война. Добраться из одно­го конца страны в другой было крайне сложно. С невероятными приключениями юноша появился в Александровске. Пересказал матери содержание предсмертного письма – оригинал остался в Ленинграде. Только после блокады и окончания вой­ны Ольга Васильевна Баенкевич (бывшая учительница 1-й школы) смогла увидеть письмо, написанное мужем и отцом ее детей за 14 дней до казни. Немногим су­ждено было выбраться из политического ада. В 1939 году восстановили на работу Кузьмину Лидию Георгиевну.

Находясь на пороге нелепой смерти, многие наши земляки – дальневосточ­ники мысленно прощались с родными и близкими, вслух говорили, что стали жертвами жестокого произвола. Но их полные отчаяния слова слышали только палачи, да застенки тюрьмы. Поэтому можно быть благодарным сыну польского повстанца Николаю Николаевичу Баен­кевичу зато, что ему в своем письме вы­разить мысли и чувства многих и многих людей, которые переживали они в самые критические моменты своей жизни.

Кульминационной точкой репрессий на Северном Сахалине были 1937-38 годы. Здесь за два года было репрессировано свыше 3 тысяч человек. Именно в эти годы правосудие на Северном Саха­лине, впрочем, как и по всей стране было упразднено. Олицетворением высшего за­кона стал репрессивный аппарат. Это был открытый террор против инакомыслящих людей. Это была агония во имя всеобщего устрашения.

«Перед этим горем гнутся горы,

не течет великая река,

но крепки тюремные затворы,

а за ними «каторжные норы»

и смертельная тоска».